Нет никакой судьбы. Нет никаких предначертаний свыше. Жизнь — не компьютерная игра, в которой, создавая персонажа, ты выбираешь, кем он будет — воином, магом или разбойником. А говорящие фразы «чему быть, того не миновать» и «от судьбы не уйдешь» обвиняются в имбецильности и приговариваются к тотальному игнору. Ну, не тотальному, конечно, но Тир таких точно не любил и общения с ними избегал.
Хотя, Тиру уже за сорок, да и не Тир он вовсе, а Сергей Михайлович Зверев. Тир — всего лишь институтское прозвище, прижившееся и сохранившееся до сих пор. Почему-то его избегла участь его тезок, которых постоянно называют «Серый» или «Серега». Обычное сокращение фамилии в качестве прозвища звучало чересчур пафосно. Ну, в самом деле, что он, на фиг, за «зверь»? А вот немецкий вариант — «Tier», почему-то прижился. Да не просто прижился — прирос так, что многие в институте и не знали, как его на самом деле зовут, а близкие друзья предпочитали прозвище имени.
Неважно это все, наверное, так просто — воспоминания. Хотя, если разобраться, именно воспоминаниям Сергей сейчас и предавался. Возможно, потому как ничего другого ему и не оставалось.
Мир был наполнен гармонией и уютом. В нем кипела жизнь, и все было подчинено великой цели — жизни. Жизнь ради жизни — единственный смысл любого бытия, в любом мире. Просто не во всех мирах приходит понимание этой простейшей истины. Единственной, кстати, истины. Все остальное — лишь аксиомы и догматы, не имеющие никакого отношения к системе мирозданья и выдуманные самими людьми, видимо для того, чтобы усложнить себе свою, и без того непростую жизнь.
Но благополучие подобно белому венчику одуванчика, ждущего лишь легкий порыв ветра, чтобы разлететься сотнями невесомых пушинок, подыскивая благодатную почву для новых всходов. Только вот падают эти пушинки, почему-то, все больше на гранит мостовых и асфальт магистралей. Случались и в этом мире битвы, конечно. Локальные конфликты вспыхивали то тут, то там, и мгновенно туда устремлялось не знающее страха схватки и горечи поражения Белое Воинство. И неизменно враг был повержен в прах. За каждую победу Белые платили тысячами жизней своего воинства, но что значат поверженные рыцари, знающие, что идут сражаться и знающие ради чего они сражаются. А сражались они ради жизни. Хотя, уместнее сказать, ради Жизни. Именно так — с большой буквы. Любой враг, как бы ни был он слаб и безопасен, подвергался неизменно оканчивающейся полной победой атаке.
Только враг врагу рознь.
Что-то странное происходило в мире. Это не было тайной, всем было известно, что где-то, хотя точно сказать где, никто не смог бы, появился новый враг. Враг странный, доселе не встречавшийся. О нем не было известно ничего. Ни как он пробрался в этот благополучный доселе мир, ни то, почему никто не может сказать, где он точно обосновался, хотя о его присутствии знали все, в том числе и Белые Воины (откуда знали — тоже непонятно). Ожидались попытки расширения владений врага, нападения, захваты, но ничего подобного не происходило. Вторгшийся в чужие владения прочно осел на небольшом участке земли, не вредя и не помогая, не предпринимая попыток расширения своих владений, и так замаскировав свою территорию, что никто не смог бы найти ее. Помощи в борьбе с новой угрозой ждать было неоткуда. Да и не нужна была помощь тем, кто просто успешно игнорировал непрошенных гостей.
Но, тем не менее, помощь пришла.
Была у Тира мечта. Кстати, в отличие от большинства людей, он мечтал о вполне осуществимых вещах. Точнее, об одной вещи — он хотел написать рассказ. Нет, не стать писателем, не издать двухтомник своих сочинений, не издать сборник рассказов. Просто написать рассказ. Всего один, но зато такой, чтобы «цепляло». Чтобы читатель, с первых же строк не мог уже оторваться от изгибов сюжета до самой концовки. И рассказ должен быть обязательно про войну. Только не историческую, имевшую место быть в прошлом, а абсолютно новую, беспрецедентную войну. И заканчиваться рассказ должен плохо — это тоже было обязательным условием мечты Сергея.
Казалось бы, чего проще? Возьми карандаш или ручку, садись за компьютер или пишущую машинку и вперед. Но не так это и просто как кажется на первый взгляд. Для Тира все попытки заканчивались обгрызенными карандашами, листами в мусорной корзине, с неизменной надписью в верхней части листа «Война» и текстовыми файлами на компьютере с аналогичными названиями.
Даже из двух слов названия Тир смог придумать только одно — «Война…», хотя задумывалось оно как «Война» кого-то. Как, например, фильм с Брюсом Виллисом «Война Харта». Идей было множество. Тир обдумывал каждую, недовольно хмурился, отвергал и вновь начинал искать новый сюжет. А, найдя, вновь оставался недоволен.
Такое насилие над самим собой никому бы не понравилось, конечно. Не понравилось и Сергею, который, в конце концов, смирился с тем, что, возможно, его рассказ так никогда и не будет написан. А если и будет, то, по всей видимости, не им. Хотя такое маловероятно.
Но мечта осталась.
Помощь пришла, блестя технотронной мощью, разорвав плоть взвывшего в страхе мира, безошибочно найдя врага. Такой силе сопротивляться было бесполезно, враг был уничтожен почти мгновенно, не оставив после себя ничего, даже воспоминаний. Зато остались воспоминания о незванной и грубой интервенции, заставившей Белое Воинство спешно кидать к оставленному вмешательством шраму на теле мира все новые и новые легионы. Ибо вместе с помощью, в мир пришли и новые враги. Конечно, это были враги привычные и Паладины легко одолели их ценой неисчислимых жертв, но то была обычная и привычная плата за благополучие. Плата за Жизнь. Ведь в мертвом мире нет живых. И что стоит одна, десять, сотня, тысяча, пусть даже миллион смертей по сравнению с одной Великой Жизнью? Ничего. И это было известно каждому.
— Ладно, мечту свою он не осуществил, — думал Сергей, — пока не осуществил. Но хоть чего-то он добился?
Внимательно окидывая взглядом свое прошлое, пришло совершенно четкое понимание того, что ничего он не добился. Ни-че-го-шень-ки. Ни хрена. Вся его жизнь до сего момента состояла из… ммм… Тир не смог подобрать достаточно точного определения… из моментов. Момент счастья, момент горя, момент радости и так далее. Не стремясь ничего достичь, не ставя перед собой никаких глобальных задач, Тир просто жил. Возможно, он был просто обыкновенной посредственностью, каких большинство среди нас. Зато, в отличие от этого большинства, вполне отдавал себе в этом отчет. Ну и пусть он сейчас живет только этим мигом. Это ничем не лучше и не хуже, чем жить, допустим, какой-нибудь идеей, стремлением или страстью.
— Ну, бьется человек над изобретением, допустим, какого-нибудь, — тут Сергей задумался, — ну, например, пылесоса, из которого не надо вытряхивать пыль. И, положим, даже его изобретает. Он изобрел новую технологию, получил много денег за патент, заслужил благодарность миллиардов восторженных домохозяек. После чего умер, и остались после него все эти бесчисленные пылесосы и технология, которые ему самому уже до лампочки по причине месторасположения на кладбище. Да, черт с ними, с пылесосами, пусть бы он даже изобрел новую формулу ракетного топлива и его именем назвали бы космодром, улицу, площадь, первый космический корабль, заправленный этим самым топливом, опять же. Какая разница? После смерти-то? Перед безносой все едины, что мечтатель, что изобретатель, что романтик, что идеалист, что он, Тир, что какой-нибудь Авиценна.
Главное, не изменять своим убеждениям. А то захочешь чего-нибудь добиться, как-нибудь имя свое увековечить, а времени, глядь, и не осталось.
Паладины и не думали увековечивать свои имена. Да и не было у них никаких имен. Они не хотели ни признания, ни славы. Отдать молча свою жизнь в бою — разве не это суть воинской доблести и предназначения. Они с радостью так бы и сделали (хотя не умели эти непримиримые воины ни радоваться, ни грустить), вот только сражаться они не могли. Хотя вновь хрупкое благополучие было нарушено. Там где когда-то властвовал уничтоженный неожиданным вмешательством извне старый враг, вновь заклубилась Тьма, принесшая с собой страх и неизбывный ужас. Враг пока был слаб, очень слаб, но он уже начал набирать силы. И некому было его остановить, Белое Братство пасовало перед новой угрозой — самой страшной из тех, что могли обрушиться на этот мир.
Уже обреченный мир.
Как там поет «Nightwish» — «never felt sorry for anything»? Спеть-то завсегда легче, чем сделать. Попробуй ни о чем не жалеть. Человеку это не вполне свойственно. Особенно жалко когда упустил удачный момент. Момент, как нельзя больше подходящий для того, чтобы что-то сделать, чтобы что-то сказать, чтобы в чем-то признаться.
Тир невольно улыбнулся, вспомнив кадр из фильма «Пираты Карибского моря», где блистательно сыгравший роль Джека Воробья Джонни Депп заявляет Орландо Блуму: «если ты ждал подходящий момент… это был он».
Был такой момент в жизни Сергея. Давно, уже лет двадцать прошло, а он все помнит до мельчайших подробностей. Помнит пустынный берег моря в Адлере, что само по себе удивительно, так как отдыхающих всегда хватает на берегу в избытке в любое время суток. Помнит ее, стоящую рядом на песке, а остальных ребят из их шумной компании рядом нет, что тоже странно. Помнит огромную оранжевую луну, давшую начало своей магической дорожке, бегущей по воде к их ногам и помнит шум прибоя, как-будто ставшего тише, чтобы не заглушить ненароком слов, готовых сорваться с его губ. Тех самых слов, что так и не были сказаны.
А та, что он любил, так и не узнала о его чувствах, разбившись на дорогой спортивной машине, которую вел ее бойфренд. Парень, сказавший ей то, что не сумел сказать Тир, после того как он, она и их компания однокурсников вернулись из Адлера.
Тогда Сергей думал, что все могло бы сложиться иначе, скажи он ей то, что должен был. Будь он смелее, делая пикантные подарки из магазина Интимо, они были бы счастливы вместе. А теперь он одинок, у него нет ни жены, ни детей, а та, которую он любил когда-то и любит до сих пор, уже больше двадцати лет покоится в земле, так и не узнав о том, что все могло бы быть по-другому.
Хотя, кто знает, как бы все было? Тир, например, не знал, но с тех пор научился использовать магию момента, хотя больше в его жизни не было пустынного берега, огромной луны над темной водой и той, что готова была услышать его тихое: «я люблю тебя».
Враг набирал силы стремительно, обращая в свою мертвую плоть окрестные территории. Каждый шаг его войска Нежити отдавался стоном корчащейся в агонии земли, превращавшейся в очередную пядь мертвых земель врага. Врага, как-будто порожденного ночными кошмарами, хотя, на самом деле, еще более страшного. Нежить, обращающая в себя все, что встречается ей на пути, не убивая, а превращая живых в такую же нежить. Даруя им, а точнее сказать, обрекая их на жуткую не-жизнь, поворачивая их оружие в сторону тех, с кем еще вчера стояли бок о бок.
И Белое Воинство, могучее и доселе непобедимое, не могло ни совладать с врагом, ни даже напасть на него, так как не могут живые клинки скреститься с леденящей магией оружия мертвых. И мир уже был обречен, хотя конец еще не наступил. Как ни стремительна была поступь тлена, но мир был огромен, и это придавало силы жить дальше, давало надежду. Надежду на то, что не хватит Врагу его мрачной силы на захват всех необъятных земель.
Но новая угроза заставила мир рухнуть. Рухнуть окончательно и бесповоротно.
— Как странно, — подумалось внезапно Тиру, — вот живет человек, обзаводится прозвищем, друзьями, семьей, детьми, знакомствами, работой. Покупает телевизор, компьютер, дачу, машину. А потом, рраз, и нет его. И что после этого имеет значение? Кому нужны его компьютер и машина? Как ему может помочь скорбь друзей и знакомых, в том числе шапочных знакомых, которые и не скорбят даже, а, скорее думают: «жаль, конечно, а, все-таки, себя было бы жальче»?
— И что же после этого имеет смысл? — задал себе вопрос Сергей. И тут же услышал непроизнесенный вслух ответ. Ответ, которого подсознательно (а может и вполне сознательно) он избегал долгие годы. Ребенок.
Жизнь на земле продолжается. Посреди бушующих катаклизмов, изменчивого течения Гольфстрима, тянущихся к Земле с Солнца протуберанцев, бушующих войнах, люди все равно живут. Живут и умирают, подарив радость, хоть порой и весьма спорную радость, жизни своим детям.
Детям, которых у него, Тира, не было.
И горе таким как он. Они уйдут, не оставив после себя ничего. Ни радости, ни горя, ни памяти. И вопрос забвения будет вопросом времени, отмерянным жизнью всего лишь одного поколения.
И Тир, впервые за долгое, очень долгое время, заплакал.
Враг дошел до воды. И на миг показалось, что он остановится, повернет назад, что мир будет спасен. Но стремительное течение багрово-красных рек не остановило его. Войско нежити не колебалось ни минуты, и вот уже первые его воины без единого плеска ушли под воды и сразу же были подхвачены быстрым течением, что уносило мертворожденных на окраины мира. Во все уголки теперь могла дотянуться плеть Нежити и то тут то там стали вспухать новые, зараженные проклятием земли Врага. Даже смертоносные лучи, с недавних пор откуда-то извне терзающие плоть этого мира, уже не могли остановить его, принося больше вреда, чем пользы.
Мир корчился в агонии, и смерть уже простерла крылья над его пораженными землями. Смерть, которая заберет себе этот мир и, вместе с ним, загадочное чудовище, явившееся убивать.
Монстра, уничтожившего целый мир. И погибшего вместе с ним.
— Наконец-то все, вроде, затихли, — подумал Михаил Александрович, водрузил ноги на рабочий стол и распахнул халат. Под халатом обнаружилась черная футболка с лицом Кайдановского на ней. У Кайдановского, печально взирающего на окружающую действительность с этой самой футболки, почему-то был зеленый глаз и кустарно зашитый шрам над бровью.
Вообще, сами по себе дежурства по отделению были довольно напряженным времяпрепровождением, но вот такие моменты Миша любил. Когда все засыпают и можно спокойно посидеть, почитать выбранную наугад историю болезни, подумать. Подумать о жизни, о судьбе, о человеческих реалиях, вообще обо всем, что в голову придет. Читая сухие факты чужой трагедии, пытаясь представить себе, кем является (или, как, к сожалению бывает, являлся) больной, он искал ответы на свои вопросы. И зачастую находил, но они лишь порождали новые вопросы.
Так и сейчас, в глаза сразу бросилось вопиющее несоответствие между возрастом и грозным диагнозом, зловеще заявляющем о себе с титульного листа.
— Рак в 44 года, — пробормотал поклонник Александра Леонидовича и присвистнул, полистав историю. Потом вернулся к началу и начал читать внимательнее, время от времени приговаривая вполголоса: «доброкачественная опухоль… оперативное вмешательство… бля, головотяпы… озлокачествление опухоли… лучевая терапия… мдааа, на кой хер… множественные метастазы в жизненно-важные органы…»
Он дочитал до конца, закрыл историю и отложил ее в сторону. Достал сигарету, повертел в руках, в который раз пожалев, что в ординаторской нельзя курить. Достал бумагу и ручку, немного подумал и написал вверху листа: «Война Канцера. Ненаписанный рассказ».
Ручка заскользила дальше, выводя: «Нет никакой судьбы. Нет никаких предначертаний свыше…»
Автор: жеЗЛОзавр
Внимание! Обновился наш рейтинг самых перспективных онлайн-игр!
Новые статьи категории Художественные рассказы:
При копировании понравившихся статей, пожалуйста, не забывайте указывать ссылку на первоисточник со своего сайта, блога или группы. Спасибо. Добавить комментарий к статье “Война Канцера. Ненаписанный рассказ”:
Добавить комментарий анонимно:
| Предыдущая статья | Следующая статья |